В психологических романах «Сыновья и любовники» (1913), «Радуга» (1915), «Влюблённые женщины» (1920) призывал современников открыть себя инстинктивному восприятию природы и эмоциональности.
Зрелость и мудрость, по Лоренсу, означают отказ от столь характерного для XIX века рационализма.
Мало кто мог быть более оторванным от цивилизации, чем Д. Г. Лоуренс во время его пребывания в хижине в восемнадцати милях к северо-западу от Таоса, штат Нью-Мексико, где он и его жена Фрида жили без электричества, держали кур, построили уличную печь, делали саманные кирпичи и «сейф для мяса, который можно было подвешивать на ветке дерева», выселяли крысиные гнёзда и ездили верхом две мили за молоком, почтой, маслом и яйцами. Время, проведённое Лоуренсом в этом месте — которое биограф Джон Уортен в книге «Д. Г. Лоуренс: Жизнь аутсайдера » назвал «ужасно удалённым» , — было относительно коротким, всего несколько месяцев в 1924 и 1925 годах, но он считал это место своим домом, и после его смерти Фрида вернулась туда и жила до своей смерти в 1956 году.
Для меня это момент одиночества, а для многих из нас — момент отстраненности, поэтому, похоже, пришло время навестить Лоуренса, узнать его творчество и его еду, а также спросить, чему можно научиться у самого известного изгоя в литературе.
Лоуренс, Дэвид Герберт, родился в бедности в английском Мидлендсе, где и происходит действие его самого известного произведения, « Любовник леди Чаттерлей» . loveread.ec/read_book....
Он был сыном шахтера и бывшей учительницы и в начале своей жизни добился кратковременного успеха, писав о шахтерах. Едва этот высокий, худой двадцатитрехлетний парень со светлыми волосами, рыжей бородой и слабыми легкими ворвался в лондонские литературные круги, как начались проблемы. Его работы были слишком сексуальными, слишком грубо физическими — как будто они были написаны «одной рукой в слизи», как сказал один из его недоброжелателей. Это было начало карьеры цензуры и подавления, и до конца своей жизни Лоуренс жил впроголодь на очень небольшой доход, которому помогали хорошо обеспеченные друзья (включая Джона Миддлтона Мюрри, Форда Мэдокса Форда и редактора Эдварда Гарнетта, мужа великой переводчицы Констанс Гарнетт). Он часто бывал за границей, где мог дешево жить, пока суды разыскивали его в Англии.
Личная жизнь Лоуренса также была противоречивой: он встретил свою великую любовь, Фриду фон Рихтгофен, когда она была замужем за другим, и на протяжении многих лет пара открыто жила в прелюбодеянии, что осложнялось немецким гражданством Фриды и началом Первой мировой войны.
Лишь в 1959 году, спустя двадцать девять лет после смерти Лоуренса, « Любовник леди Чаттерлей» был опубликован в Соединенных Штатах издательством Grove Press, которое в то время было известно своей новаторской позицией в отношении цензуры.
Многие из нас знают, в чём заключалась эта история, и что с тех пор Лоуренс практически не реабилитировался. Возможно, он как никто другой способен на нечто ужасное и нелепое, а его произведения о коренных народах, политике, расе, классе и гендере содержат множество утверждений, неприемлемых для современного читателя. Кроме того, у него были отношения с Фридой, которые порой были жестокими (взаимное насилие, как утверждает его биограф, а не то, как это изображается), что на долгие годы лишило его серьёзного отношения к себе.
Лоуренс считал сексуальные отношения между мужчиной и женщиной центральным в человеческой жизни; без секса тело Конни «разочаровывается в своей истинной женственности», «становится плоским и немного грубоватым». Она влюбляется в Оливера Меллорса, егеря в её поместье, который, в отличие от мужа, может подарить ей «немного нежности и ласки» и хочет, чтобы люди «трахались с добрыми сердцами».
Более того: размышления Лоуренса о классах, об индустриализации (он принадлежал к поколению, которое видело её укоренение в английской сельской местности), о природе и окружающей среде, а также о белой расе американцев, о которой он писал, живя по соседству с коренным населением Таоса, были во многом пророческими. Даже его подход к еде кажется странно современным.
Еда нечасто появляется в романах Лоуренса и, когда это конкретно, часто является примером городского, элитарного упадка. В одном месте в «Леди Чаттерлей» он проклинает «этих мужественных мужчин, этих фланеров , глазеющих на женщин, пожирателей хороших обедов!»
Напротив, еда, которую ест егерь, догматически непритязательна — один раз «простая отбивная», в другой раз «хлеб с сыром и шнитт-луком», и то и другое употребляется с пивом. Когда аристократка Конни и ее сестра навещают Меллорса в его доме, он насмехается над ними, предлагая еду, которая им не подойдет («вареная ветчина, сыр, маринованные орехи, если хотите»).
Лоуренс не говорил, что еда имеет политическое значение, но он относился к ней именно так. Он не предсказал также агробизнес, фабричную еду и эпидемию ожирения, но предвидел, что индустриализация поставит под угрозу мужское тело , и сетовал на это, особенно на тело бедняков-работников.
Мне помогло в симпатии к нему то, что я знала, что он готовил (и убирал) для себя и Фриды, и был известен тем, что пек хороший хлеб. В его письмах не так много подробностей о еде — «потому что это была такая обычная часть повседневной жизни, что он никогда этим не хвастался!» Но в одном анекдоте, после крупной ссоры с друзьями на ранчо Кайова, он загладил свою вину, принеся хлеб и пирог, предположительно испеченные в уличной печи, которую он сам сколотил.
Я остановилась на пироге извинений егеря от леди Чаттерлей.
И это ещё не всё: наблюдения Лоуренса о классовых различиях, об индустриализации (он принадлежал к поколению, которое видело, как она набирает обороты в английской сельской местности), о природе и окружающей среде, а также об американской «белизне», о которой он писал, живя в Таосе в непосредственной близости от коренного населения, во многом оказались пророческими. Даже его подход к еде кажется до странности современным.
Например, когда я готовила его блюдо, я понимала, что я как раз та утончённая городская женщина, которая, по его мнению, должна меньше времени тратить на амбициозную готовку и писательство и больше — на постель. Сексизм? Возможно. Неправильно? Может быть, не совсем!
Мне он понравился ещё и тем, что сам готовил (и убирался) для себя и Фриды и славился тем, что пёк хороший хлеб. В его письмах не так много подробностей о еде — «потому что это была такая обыденная часть повседневной жизни, что он никогда этим не хвастался!» — сказал мне Уортен. Но в одном анекдоте после крупной ссоры с друзьями на ранчо «Кайова» он загладил свою вину, принеся хлеб и пирог, предположительно испечённые в уличной печи, которую он сам построил.
Комментариев нет:
Отправить комментарий