Все́волод Влади́мирович Кресто́вский (23 февраля 1840 г., Киевская губерния)— русский поэт и прозаик, литературный критик; отец писательницы М. В. Крестовской и скульптора И. В. Крестовского, дед художника Ярослава Крестовского. ВикипедияСын уланского офицера, выходца из польского дворянского рода. Учился в 1-й Санкт-Петербургской гимназии; под влиянием учителя словесности, переводчика и писателя В. И. Водовозова начал писать стихи и делать переводы. Учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета.
В 1857 году опубликовал первые произведения. Отличался общительностью, был одарённым рассказчиком и декламатором, музицировал и рисовал; стал завсегдатаем литературных кружков, познакомился с Д. И. Писаревым, А. А. Григорьевым, Ф. М. Достоевским, М. М. Достоевским и многими другими писателями. Участвовал в различных периодических изданиях. По предложению Александра II составил «Историю л.-гв. Уланского Его Величества полка» (1876). В качестве журналиста, прикомандированного правительством к штабу действующей армии, принимал участие в русско-турецкой войне 1877—1878.
Картофель а la Эльсинорская.
- Ваше благородие! Картошка есть у нас! - возгласил вдруг Степан Григорьевич, как вестник спасения появляясь у двери.
- Что за картошка такая?
- Сырая-с. Только, значит, сичас можно сварить, а потом на сковородке поджарить, потому как у меня еще остался кусок сала свиного и цибулька-с… давеча мы с Аникеем для себя брали… так, значит, этта, можно поджарить со шкварками и с лучком-с. В один секунт будет готово!
- Картошка!.. Браво! Давай сюда картошку! - захлопали в ладоши наши дамы. - Душки, mesdames, давайте сами варить картошку! Это, душки, прелюбопытно будет!
Степан принес кастрюльку и лукошко картофеля. Девица Эль-синорская, засучив рукава своей бархатной курточки и фартуком подвязав вокруг талии столовую салфетку, принялась за стряпню: отбирала лучшие картофелины, обмывала их в воде, прополаскивала и укладывала в кастрюльку. Девица Радецкая резала на мелкие кусочки свиное сало, а Каскадовой выпала наигоршая доля: морщась от лучного запаха, летучий эфир которого до слез ел глаза, она крошила в тоненькие колечки головку цибульки, к затаенной потехе моего Степана, который с явным, хотя и безмолвным скептицизмом относился к мудреной стряпне «барышень-актерок». Но барышни-актерки - худо ли, хорошо ли - дело свое справляли довольно споро. Наполненная доверху кастрюлька уже кипела на таганке, а Эльсинорская, присев на корточки перед камином, усердно подкладывала железным прутом каленые уголья и головешки под кастрюлю, - и картошка, при таковых стараниях, поспела довольно скоро. Живо ее облупили, еще живее искрошили с помощью вилок, пересыпали луком и салом, посолили, перемешали всю эту кутерьму, выложили на сковороду и отправили снова в камин на ту же самую таганку, но теперь уже не вариться, а жариться. Девица Эльсинорская, вся раскрасневшаяся, как рак, от двойного жара огня и собственного усердия, вся озаренная с лица ярким, перебегающе багровым светом полымя, с папироской в зубах, все так же сидела на корточках и, пошевеливая сковороду, то и дело ворошила вилкой картофельное крошево, чтоб оно получше прожаривалось да побольше румянилось.
- «Красотки-гризетки совсем не кокетки!» - под аккомпанимент шипящего сала напевала она сквозь зубы, сжимавшие дымящуюся папироску.
- Аи, душки, страсти какие! - с ужасом вскричала дебелая Каскадова, с гримасой нюхая свои пальцы. - Аи, какие ужасти! Руки просто страх как луком воняют… Господа, нет ли одеколону у вас? Бога ради, выручите меня поскорей, а то юнкер Ножин и ручек мне больше целовать не будет!
Девица Каскадова - кстати или некстати сказать - была идеально, бескорыстно неравнодушна к юнкеру Ножину, очень стройному и красивому мальчику.
Одеколон, и вода, и мыло, и полотенце явились к услугам ручек девицы Каскадовой, которым угрожала столь серьезная опасность, а между тем и жарево Эльсинорской поспело. Хотя, вытаскивая его из камина, она и начадила на всю комнату, так что пришлось все форточки раскрывать, однако же стряпня ее, вопреки ожиданиям скептического Степана, оказалась превкусною. Эльсинорская была очень довольна и своим кулинарным искусством, и отданною ей данью справедливости и похвал и все уверяла, что картофель, зажаренный таким образом, называется картофелем a la Pouchkin. Девица же Радецкая, горячо споря с нею, доказывала, что «вовсе не а la Пушкин, а а la шустер-клуб, душка», потому что сама она сколько раз в летнем петербургском шустер-клубе едала картофель, приготовленный точно таким же образом.
- Ну, а отныне пускай же он будет а la Эльсинорская! - порешил их спор голодный Апроня, запихивая за щеки изрядное количество картофельных крошек и заедая их ржаным солдатским хлебом.
https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_003631156/
- Ваше благородие! Картошка есть у нас! - возгласил вдруг Степан Григорьевич, как вестник спасения появляясь у двери.
- Что за картошка такая?
- Сырая-с. Только, значит, сичас можно сварить, а потом на сковородке поджарить, потому как у меня еще остался кусок сала свиного и цибулька-с… давеча мы с Аникеем для себя брали… так, значит, этта, можно поджарить со шкварками и с лучком-с. В один секунт будет готово!
- Картошка!.. Браво! Давай сюда картошку! - захлопали в ладоши наши дамы. - Душки, mesdames, давайте сами варить картошку! Это, душки, прелюбопытно будет!
Степан принес кастрюльку и лукошко картофеля. Девица Эль-синорская, засучив рукава своей бархатной курточки и фартуком подвязав вокруг талии столовую салфетку, принялась за стряпню: отбирала лучшие картофелины, обмывала их в воде, прополаскивала и укладывала в кастрюльку. Девица Радецкая резала на мелкие кусочки свиное сало, а Каскадовой выпала наигоршая доля: морщась от лучного запаха, летучий эфир которого до слез ел глаза, она крошила в тоненькие колечки головку цибульки, к затаенной потехе моего Степана, который с явным, хотя и безмолвным скептицизмом относился к мудреной стряпне «барышень-актерок». Но барышни-актерки - худо ли, хорошо ли - дело свое справляли довольно споро. Наполненная доверху кастрюлька уже кипела на таганке, а Эльсинорская, присев на корточки перед камином, усердно подкладывала железным прутом каленые уголья и головешки под кастрюлю, - и картошка, при таковых стараниях, поспела довольно скоро. Живо ее облупили, еще живее искрошили с помощью вилок, пересыпали луком и салом, посолили, перемешали всю эту кутерьму, выложили на сковороду и отправили снова в камин на ту же самую таганку, но теперь уже не вариться, а жариться. Девица Эльсинорская, вся раскрасневшаяся, как рак, от двойного жара огня и собственного усердия, вся озаренная с лица ярким, перебегающе багровым светом полымя, с папироской в зубах, все так же сидела на корточках и, пошевеливая сковороду, то и дело ворошила вилкой картофельное крошево, чтоб оно получше прожаривалось да побольше румянилось.
- «Красотки-гризетки совсем не кокетки!» - под аккомпанимент шипящего сала напевала она сквозь зубы, сжимавшие дымящуюся папироску.
- Аи, душки, страсти какие! - с ужасом вскричала дебелая Каскадова, с гримасой нюхая свои пальцы. - Аи, какие ужасти! Руки просто страх как луком воняют… Господа, нет ли одеколону у вас? Бога ради, выручите меня поскорей, а то юнкер Ножин и ручек мне больше целовать не будет!
Девица Каскадова - кстати или некстати сказать - была идеально, бескорыстно неравнодушна к юнкеру Ножину, очень стройному и красивому мальчику.
Одеколон, и вода, и мыло, и полотенце явились к услугам ручек девицы Каскадовой, которым угрожала столь серьезная опасность, а между тем и жарево Эльсинорской поспело. Хотя, вытаскивая его из камина, она и начадила на всю комнату, так что пришлось все форточки раскрывать, однако же стряпня ее, вопреки ожиданиям скептического Степана, оказалась превкусною. Эльсинорская была очень довольна и своим кулинарным искусством, и отданною ей данью справедливости и похвал и все уверяла, что картофель, зажаренный таким образом, называется картофелем a la Pouchkin. Девица же Радецкая, горячо споря с нею, доказывала, что «вовсе не а la Пушкин, а а la шустер-клуб, душка», потому что сама она сколько раз в летнем петербургском шустер-клубе едала картофель, приготовленный точно таким же образом.
- Ну, а отныне пускай же он будет а la Эльсинорская! - порешил их спор голодный Апроня, запихивая за щеки изрядное количество картофельных крошек и заедая их ржаным солдатским хлебом.
https://rusneb.ru/catalog/000199_000009_003631156/
Комментариев нет:
Отправить комментарий